Я питаю огромную любовь и симпатию к дореволюционной России, прежде всего потому что это монархия, - государство, которое во многом определяется божественным промыслом. Рождение и смерть в руках Божьих, а не человеческих. Поэтому когда умирает один монарх или рождается его наследник – это дело Божье, а не как в демократическом обществе, когда народ голосует, а потом темные личности еще и подтасовывают результаты голосования. Так что я считаю большой ошибкой со стороны официальных церковных структур признавать ответственность за революцию 1917 года.

Церковь практически ничего не могла изменить, хотя и находилась в начале ХХ века на подъеме. Человек, который возьмется за изучение церковной жизни, увидит, что Церковь во многом участвовала в жизни народа. Например, у нас в Тверской области многие батюшки выводили на своих участках какие-то новые экспериментальные растительные культуры, Церковь возглавляла борьбу с пьянством, занималась множеством других важных дел. И, на мой взгляд, отмена исповеди вообще не может быть никак сюда приплетена. Если мы скажем, что это повлияло на революционные события, значит, признаем, что исповедь - некое полицейское действие, которое позволяло контролировать настроения солдат. А исповедь – это тайна, она не может быть открыта. Поэтому с точки зрения церковной логики все иначе.

Наше государство было православным, и, может быть, плохо, что Церковь была частью госструктур, была же канцелярия обер-прокурора и консистории на местах. Все-таки Церковь не человеческое, а Божье дело. Бог создает Церковь и управляет ею. Этим мы и отличаемся от католиков. Но народ смотрел на Церковь, которая обладала авторитетом, и государство брало Церковь под свою защиту.

Помните замечательную фразу «Если Бога нет, то все позволено»? Так вот революция, Гражданская война, кровопролития, ужасная безнравственная смута, ГУЛАГ и все остальное объясняется этим лозунгом. То есть разрушение церковности, начиная с верхов и до низов, разрушение ее авторитета произошло из-за власти, которая отказалась от Церкви в феврале 1917 года, когда Временное правительство открыто заявило, что православие не может больше пользоваться поддержкой государственной власти. Это во многом подтолкнуло людей, особенно тех, кто был склонен к насилию, к хаосу, кровопролитию и страшной катастрофе.

Так что я с любовью и уважением отношусь к дореволюционному государству, для меня революция – это национальная катастрофа, не меньше.