Актер рассказал REGIONS о любви к истории, трудностях передвижения автостопом, опасностях, подстерегавших его на дороге, когда он ехал на мотоцикле, и о том, почему ему нравится оказываться в неизвестных местах.
— Когда тебе нужно было попасть в театральное училище, а денег не было, ты добрался автостопом из Экибастуза до Москвы. В чем сложность таких передвижений и в чем прелесть?
— Мне тогда не казалось, что это сложно, что это какой-то неординарный поступок. Это было настолько естественно, что у меня даже не возникало мысли, что это сложно. Тут достаточно стандартная история. Тогда дальнобойщики с пониманием относились к автостопщикам. Например, передавали меня из рук в руки. Водитель приезжал на стоянку и сам ходил и узнавал по фурам. Говорил, к кому мне садиться, что он едет туда-то, закинет меня по пути. Это было абсолютно нормально. Все водилы понимали, что человек едет на учебу. Что у меня цель есть, что я не просто шляюсь туда-сюда, а еду в институт. Единственное, я не говорил, что поступаю в театралку. Мне казалось, что будет много встречных непонятных вопросов. Говорил, что еду в институт им. Баумана учиться на математика. На мой взгляд, это придавало значимости тому, почему я должен оказаться в Москве.
— Профессия артиста, в общем-то, предполагает частые путешествия, экспедиции в другие города или глухие места. Где нравилось, что нравится?
— Нравится оказываться там, где ты не ожидал, и когда возникает какое-нибудь слово, которое вызывает во мне трепет, например, сейчас пришел на пробу, а мне говорят: «Марокко», я отвечаю: «О, вы будете снимать в Марокко, я уже хочу. Я никогда там не был. Мне интересно поработать в Африке». Месяц снимался в Баку. Я благодарен судьбе и проекту, что оказался в этом городе, я там тоже никогда не был. И одно дело – отдыхать, просто прокатиться, а другое дело – месяц находиться в другой стране, ходить на работу каждый день пешком, строить свой маршрут, возвращаться домой, заходить в какие-то магазины, в уже любимые кафе, это замечательно. Алтай произвел на меня незабываемое впечатление, потому что фильм «Бешенство» снимали там зимой, в это время там очень красиво, величественно. И опять же, одно дело – приехать на лыжах покататься на три дня, а другое дело – мотаться туда на работу, прилетать, собирать свои вещи, ехать до Семинского перевала ночью, жить в домике с видом на большие красивые деревья, и выходить на работу вот в этой красоте.
— Это правда, что у тебя были места, где даже телефон не берет? Это же вообще глухомань?
— Это распространенная на самом деле вещь, потому что киношники любят забираться в такие места, где телефон не берет, обычно так и происходит. В общем, за прошедшее лето Баку произвел яркое впечатление, а так это Выборг, Москва, Петербург, Подмосковье, снимали где-то в 150 километрах от Твери, примерно столько же от Москвы, в какой-то удаленной глуши, где вообще ничего не ловило. И там я провел половину лета.
— Ты периодически снимаешься в исторических проектах, а вообще ты любишь историю? В свободное от работы время читаешь что-то, смотришь?
— И читаю, и смотрю. Сейчас у нас была потрясающая работа, которую мы делали как раз в Баку, фильм под названием «Константинополь». Это 20-е годы прошлого века. В картине показаны Турция, тогда еще Османская империя, русская эмиграция. Я погружался в литературные источники — «Бег» Булгакова, читал различную литературу, в том числе историческую, по джанкойским событиям. Мой персонаж там вымышленный, но при этом у него есть прототип — конкретный полковник. Естественно, это все остается за рамками произведения, но впитывать все это полотно исторических вещей, перекладывая на своего персонажа, очень интересно. Это познавательно, интересуясь этим просто так, но когда это еще связано с работой, делать вдвойне любопытнее.
— Сейчас узнавать о времени или историческом прототипе стало проще благодаря нынешним гаджетам. А у тебя самого какое отношение к сегодняшним смартфонам, планшетам, компьютерам?
— Я прошел огромный путь, рад, что я из того поколения, у которого этого не было. То есть я несказанно счастлив, считаю, что наше поколение исключительное, потому что у нас было детство без этого. И, естественно, с появлением однострочных пейджеров все изменилось. Хотя у меня был пейджер, но некому было звонить. А я думал: «Так, кому бы позвонить?» У меня было всего лишь три номера. И, естественно, я пользовался ими каждый день, чтобы набрать, передать какую-то информацию по этому пейджеру. Он мне, в принципе, был не нужен. И уже с развитием телефонов, с того же Nokia 3110, я прошел весь этот путь. У меня был момент, когда я был прямо увлечен всей этой историей: я монтировал фильмы в телефоне, что-то сдвигал пальцами, многое соскакивало, накладывал музыку, редактировал фотографии. Было много всего, что я сам делал в телефоне. С возрастом пришел уже к тому, что, в принципе, теперь я этим не пользуюсь. Сейчас у меня огромное количество приложений, что даже я не понимаю, зачем они нужны. Понятно, что сейчас у меня есть приложения банков, которые удобны, то есть не нужно ходить куда-то, чтобы оплатить какой-то квиток, не нужно идти на вокзал, чтобы купить билет. Это можно сделать в несколько кликов, и это все, конечно, удобно. В этой стадии я остался, но я переболел разными приложениями и не горю сейчас этим вообще. Я сейчас уже в той стадии, когда всем этим наигрался, то есть я уже взрослый мужчина. Телефоном я пользуюсь достаточно примитивно. Когда дочь мне говорит: «Это нужно сделать так!», я отвечаю: «Как это удалить?» Я уже даже не комплексую, не стесняюсь из-за того, что я там какие-то элементарные вещи не знаю. Я даже выдаю это за какой-то некий путь существования: я не знаю и не хочу знать, мне это не интересно. Либо говорю дочери: «Помоги мне!». Либо прошу разобраться того, кто помоложе. Меня это вполне устраивает, потому что я рад, что полностью избавился от смартфоновой зависимости. Мы об этих вещах и мечтать не могли до появления каких-то мощных смартфонов, но этот путь пройден. И я абсолютно рад, что это тот самый период, когда я не чувствую зависимости. Ну как не чувствую зависимости, если я вышел и забыл телефон, мне, конечно, придется вернуться, это профессия, много людей от меня зависят, как и я от них.
— Но это профессия, а если ты забыл телефон, это тебя смущает?
— Я просто вернусь, но при этом есть прекрасные и счастливые моменты, например, при отсутствии связи на съемочных площадках, когда ты сидишь, а у тебя не то, что где-то есть какая-то сеть, у тебя вообще ничего нет. Я о том, что у тебя телефон превращается в мертвый кирпич. Естественно, возникает некий момент тревоги, вдруг, до тебя никто не сможет дозвониться, но он быстро проходит. Через два дня я просто бросаю телефон на столик, и он лежит до вечера. Дальше сажусь в машину, и мы едем со съемочной площадки, а я смотрю и думаю: «Вот за тем деревом у нас была связь». Понятно, что она там появляется. Начинают валиться сообщения, уведомления, новости, пропущенные звонки. После этого дерева я уже от телефона не отлипаю и таким образом коротаю время в дороге или еще где-то. Но при этом радуюсь моментам, когда связи нет. Это так многое объясняет. Я говорю друзьям: «Я за городом, через две недели выберусь, и мы поговорим!» В этом есть что-то естественное. В общем, я люблю отдыхать от этой связи.
— Ты обмолвился о загородной жизни. Вот ты живешь в Питере, а за городом у тебя есть любимый дом для отдыха?
— Нет, и пока я не решаюсь, потому что понимаю, что с моим напряженным графиком это сложно сделать. Тут ездил смотреть домик. Посмотрел, мне все понравилось, и потом я внутренне просто пытался понять, сколько раз я к нему за год доехал — два раза, один из них Новый год. Поэтому, имея загородную недвижимость, нужно там жить или чтобы кто-то там жил. Если дом не топится, трава не косится, все быстро приходит в запустение. Ворота надо смазывать, каждый день открывать-закрывать, печь топить, при всем при этом — это такое удовольствие. И мысли уже появляются о земле, к ней уже возраст тянет, но еще не решаюсь пока. Хотя в Подмосковье я обитал.
— И что это за история?
— Жил там плотно лет восемь. Для меня Подмосковье — это не только отдых, природа, это еще и пробки, вот такой вот ассоциативный ряд. Это отдельный мир. Для меня это дача, реки, поля, такая вот история. Мое любимое направление — районы Внуково, Апрелевка. У меня там был домик, я там жил постоянно. Оттуда ездил на работу. А это 35 километров в одну сторону, затем 35 км в другую. Летом на мотоцикле хорошо, но зимой в пробках на машине не очень. Так как у меня график немножко смещен, мне не нужно быть на работе к восьми утра, поэтому было терпимо. А вот возвращаясь вечером, после спектакля или после смены, дорожные пробки меня сильно напрягали. А так все замечательно, с утра лопатой кидаешь снег. Откопался, выехал и поехал. Ощущение хорошее, в Москве уже все в шортах ходят, а ты еще за городом сугробы разгребаешь, все еще тает и можно встрять в жидкий снег.
— Саша, опять ходят слухи, что ты скоро станешь отцом, это правда?
— Нет, это какие-то инсинуации прессы. Каждый год перед днем рождения Аглаи Ильиничны Шиловской выходят такие материалы. Это уже традиция у них.
— Ты известный мотоциклист-путешественник, с какими опасностями сталкивался в мотопробегах?
— Дороги вообще опасны. Это, в принципе, капкан. И некая безмятежность существования, которая может показаться вначале, ее не существует. Поэтому опасные ситуации возникают в самый неожиданный момент. У меня однажды даже колесо лопнуло, и меня вынесло на встречную полосу. Адреналин тот еще! Или на перевале под Пермью стоял дикий ливень, мне нужно было ехать, а перед мотоциклом просто упало дерево. Это меня впечатлило. Это было настолько фантасмагорично, что я даже не понял, что это, когда ты едешь и видишь сосну через всю дорогу. Благо, была пустая встречка, и дерево не через всю трассу лежало, я смог его объехать. Доехал до гаишника и говорю, там сосна упала. А он спокойно так отвечает: «Это всегда так в грозы, это нормально». Понятно, все что угодно может происходить на трассе, и на четырех-то колесах могут въехать сзади, когда ты просто стоишь на светофоре. А с мотоциклом все это умножается смело на 10. Поэтому сбитый твоим лбом майский жук на скорости больше 100 км/ч – тоже малоприятное ощущение. Я не помню, что мне как-то в ногу отскочило с дороги, возможно, рессора от машины – но это была адская боль, практически просто нокаут, и ты сразу вспоминаешь про защиту тела. А когда прилетает майский жук, ты думаешь, что все-таки шлем-интеграл лучше.
— Путешествуешь один или все же в компании?
— Не люблю я компании. Объясню, почему: потому что кто-то сказал, если пять мотоциклов «Урал» поставить в ряд и с утра отправить их в путешествие, они даже не выедут. Сначала сломается один, потом еще кто-то. Примерно так же все путешествуют в своем ритме. Я не люблю выполнять какие-то квесты, то есть я их сам себе ставлю и тогда понимаю, почему я их делаю. Когда едешь втроем, то очень сложно подобрать людей, которые едут в твоем ритме, которые останавливаются в твоем комфортном режиме, которые существуют так же. Одному нужно заехать в туалет, другому еще что-то там, поэтому это всегда вызывает какое-то не совсем то удовольствие в дороге. Понятно, что это взаимопомощь, это здорово, это разделение эмоций, но при этом у меня есть свои убеждения. Как-то поехал на мотоцикле «Урал» в Мурманск, и чувак на мощном мотоцикле говорит: «Я поеду с тобой». Я отвечаю: «Ты с ума сошел, я 90 км/ч буду ехать. Ты просто умрешь ехать с такой скоростью». И он ехал со мной 90 км/ч, а в итоге сказал, что так медленно он никогда не ездил, израсходовал какой-то мизер бензина – 4 литра на 100 км.
— Да, когда много народа, каждый тянет одеяло на себя, потому что своя рубашка ближе к телу.
— Да, и каждый раз, когда меня приглашают во все эти трипы, я отвечаю, мол, вы выезжайте, а я вас догоню. Попасть в эту мотоциклетную пробку в каком-нибудь реверсе, где стоят сто мотоциклов, малоприятно. Нет, конечно, в определенные места можно прокатиться. Мы так ездили на небольшие расстояния, но опять же, все разбредаются. Стоишь на заправке, уже застегнулся, завелся, сидишь и ждешь какого-нибудь человека, который решил сходить в туалет, а ты дергаешься. Для меня это ненормально. Но точно так же ты раздражаешь других, когда тебе нужно посмотреть красивый закат.
— Ты вот сейчас говоришь про «Урал», а где твой любимый Indian?
— Стоит в гараже, все нормально. Я хотел выехать на нем покататься по бездорожью, но Indian для этого не приспособлен. А тут соблазн был. Мне говорили: зачем ты едешь на «Урале», закинь его на погрузчик, довези и там катайся. Я говорю: нет, это не спортивно.
— Я вот знаю, что ты в таких поездках ночуешь прямо в лесу, не страшно?
— Не страшно? Встретил одного мотоциклиста в Мурманске, он и говорит: «Давайте я с вами поеду». Прибился к нам, и мы поехали туда, на полуостров Немецкий и дальше. В дороге спрашивает: «А где ты останавливался, ночевал?» Я отвечаю: «Под Медвежьегорском съехал с дороги и поставил палатку». «А медведи?» — спрашивает он. «Да какие там медведи?» А он и говорит: «А ты думаешь, что Медвежьегорск в честь олимпийского Мишки назвали?» А я об этом и не подумал. Естественно, есть допустимые меры безопасности, и понятно, что если не медведь, то корова на палатку может сесть. И такое бывало. Тут опять этот градус удаленности: можно палатку поставить и возле любой заправочной станции. Но мне кажется, тут более опасно, потому что каждый водитель будет заглядывать в нее, смотреть, кто в палатке живет.
— А кто сегодня «живет» в твоем питерском ресторане «Карабас», знаю, что периодически к тебе многие известные артисты ходят, благо недалеко находятся театры?
— «Живут» все те же, вот поэтому я ничего и не закрыл, у меня все работает.
— Сыгранные тобой роли тебе самому нравятся все?
— Нет, не все. Просматривая тот или иной формат, особенно роли, которые были сыграны 10-20 лет назад, что-то воспринимается уже наивно. Понятно, что сослагательного наклонения тут нет и переиграть это невозможно, но какие-то мысли присутствуют. А неудовольствие от этого, как мне кажется, абсолютно нормальное состояние художника. Я был бы удивлен, если бы артист был доволен своей ролью. Или если бы он повторял: вот какой я тут молодец, я бы насторожился. Мне кажется, это какой-то предел, после которого нужно с профессией завязывать. Поэтому, конечно же, что-то не нравится. Есть какие-то вещи удачные, которые ты оцениваешь, но опять же, это творчество коллективное, и как оно будет в итоге смотреться на экране, с какой подачей, зависит от огромного количества людей. Бывает, что и оператора поругаешь мысленно, и монтажера, еще кого-то, ну и себя. Почему нет? Поэтому это абсолютно нормально. Есть процесс. Самое интересное происходит на площадке, когда отстаиваешь что-то в беседах с режиссером, когда злишься от того, что получается или не получается. Это мое поле действия. Ведь когда все смонтировано, от меня уже мало что зависит. А там, пожалуйста, большой путь споров, переживаний, создания того или иного.
